4 Класс
от А до Я
Пятница, 29.03.2024, 12:22
Приветствую Вас Гость | RSS
 3класс - 4класс
Главная Каталог статейРегистрацияВход
Меню сайта
Категории раздела
Русский язык [2]
История [1]
Сочинения [19]
Математика [4]
Литература [59]
Английский язык [4]
Обществознание [0]
ОБЖ [0]
Окружающий мир [2]
Статистика
Форма входа
Партнеры
Тут может находится ваша реклама
Счетчик
Главная » Статьи » Учебно-методические материалы » Литература [ Добавить статью ]

«ЕГОРЬЕВ ДЕНЬ» И. С. Шмелев
Редко это бывает, что прилетают на Пасху ласточки. А в этом году Пасха
случилась поздняя, захватила Егорьев День, и, накануне его, во вторник, к
нам прилетели ласточки. К нам-то во двор не прилетели, негде им прилепиться,
нет у нас высоты, а только слыхал Антипушка на зорьке верезг. Говорят, не
обманет ласточка, знает Егорьев День. И правда: пришел от обедни Горкин и
говорит: у Казанской на колокольне водятся, по-шла работа. А скворцы вот не
прилетели почему-то, пустые торчат скворешни. А кругом по дворам шумят и
шумят скворцы. Горкину неприятно, обидели нас скворцы, - с чего бы это?
Всегда он с опаской дожидался, как прилетать скворцам, загодя говорил
ребятам чистить скворешницы: будут у нас скворцы - все будет хорошо. "А как
не прилетят?.." - спросишь его, бывало, а он молчит. Антипушка воздыхает -
скворцов-то нет: говорит все - "вот и пустота". Отец, за делами, о пустяках
не думает, и то удивился - справился: что-то нонче скворцов не слышно? Да
вот, не прилетели. И запустели скворешницы. Не помнил Горкин: давно так не
пустовали, на три скворешни все хоть в одной да торчат, а тут - как вымело.
Я ему говорю: "а ты купи скворцов и посади в домики, они и будут". - "Нет,
говорит, насильно не годится, сами должны водиться, а так делу не поможешь".
Какому делу? Да вот, скворцам. После уж я узнал, почему к нам скворцы не
прилетели: чуяли пустоту. Поверье это. А, может, и правду чуяли. Собаки
чуют. Наш Бушуй еще с Пасхи стал подвывать, только ему развыться не давали:
то-лько начнет, а его из ведра водой, - "да замолчи ты!..". А скоро и ведра
перестал бояться, все ночи подвывал.
 Под Егорьев День к нам во двор зашел парень, в лаптях, в белой вышитой
рубахе, в синих портах, в кафтане внакидку и в поярковой шляпе с петушьим
перышком. Оказалось, - пастухов работник, что против нас, только что из
деревни, какой-то "зубцовский", дальний, откуда приходят пастухи. Пришел от
хозяина сказать, - завтра, мол, коров погонят, пустите ли коровку в стадо.
Марьюшка дала ему пару яиц, а назавтра пообещала молочной яишницей
накормить, только за коровкой бы приглядел. Повела показать корову. Чего-то
пошепталась, а потом, я видел, как она понесла корове какое-то печенье.
Спрашиваю, чего это ей дает, а она чего-то затаилась, секрет у ней. После
Горкин мне рассказал, что она коровке "креста" давала, в благословение, в
Крещенье еще спекла, - печеного "креста", - так уж от старины ведется, чтобы
с телком была.
 Накануне Егорьева Дня Горкин наказывал мне не проспать, как на травку
коров погонят, - "покажет себя пастух наш". Как покажет? А вот, говорит,
узнаешь. Да чего узнаю? Так и не сказал.
 И вот, в самый Егорьев День, на зорьке, еще до солнышка, впервые в
своей жизни, радостно я услышал, как хорошо заиграл рожок. Это пастух,
который живет напротив, - не деревенский простой пастух, а городской,
богатый, собственный дом какой, - вышел на мостовую пеперед домом и заиграл.
У него четверо пастухов-подручных, они и коров гоняют, а он только играет
для почину, в Егорьев День. И все по улице выходят смотреть-послушать, как
старик хорошо играет. В это утро играл он "в последний раз", - сам так и
объявил. Это уж после он объявил, как поиграл. Спрашивали его, почему так -
впоследок. "Да так... - говорит, - будя, наигрался..." Невесело так сказал.
Сказал уж после, как случилась история...
 И все хвалили старого пастуха, так все и говорили: "вот какой
приверженный человек... любит свое дело, хоть и богат стал, и гордый... а
делу уступает". Тогда я всего не понял.
 В то памятное утро смотрел и я в открытое окно залы, прямо с теплой
постели, в одеяльце, подрагивая от холодка зари.
 Улица была залита розоватым светом встававшего за домами солнца,
поблескивали верхние окошки. Вот, отворились дикие ворота Пастухова двора, и
старый, седой пастух-хозяин, в новой синей поддевке, в помазанных дегтем
сапогах и в высокой шляпе, похожей на цилиндр, что надевают щеголи-шафера на
свадьбах, вышел на середину еще пустынной улицы, поставил у ног на камушкн
свою шляпу, покрестился на небо за нашим домом, приложил обеими руками
длинный рожок к губам, надул толстые розовые щеки, - и я вздрогнул от первых
звуков: рожок заиграл так громко, что даже в ушах задребезжало. Но это было
только сначала так. А потом заиграл тоньше, разливался и замирал. Потом стал
забирать все выше, жальчей, жальчей... - и вдруг заиграл веселое... и мне
стало раздольно-весело, даже и холодка не слышал. Замычали вдали коровы,
стали подбираться помаленьку. А пастух все стоял-играл. Он играл в небо за
вашим домом, словно забыв про все, что было вокруг него. Когда обрывалась
песня, и пастух переводил дыханье, слышались голоса на улице:
 - Вот это ма-стер!.. вот доказал-то себя Пахомыч!.. ма-стер... И откуда
в нем духу столько!..
 Мне казалось, что пастух тоже это слышит и понимает, как его слушают, и
это ему приятно. Вот тут-то и случилась история.
 С Пастухова двора вышел вчерашний парень, который заходил к нам, в
шляпе с петушьим перышком, остановился за стариком и слушал. Я на него
залюбовался. Красив был старый пастух, высокий, статный. А этот был повыше,
стройный и молодой, и было в нем что-то смелое, и будто он слушает старика
прищурясь, - что-то усмешливое-лихое. Так по его лицу казалось. Когда кончил
играть старик, молодец поднял ему шляпу.
 - А теперь, хозяин, дай поиграю я... - сказал он, неторопливо
вытаскивая из пазухи небольшой рожок, - послушают твои коровки,
поприучаются.
 - Ну, поиграй, Ваня... - сказал старик, - послушаю твоей песни.
 Проходили коровы, все гуще, гуще. Старый пастух помахал подручным,
чтобы занимались своим делом, а парень подумал что-то над своей дудочкой,
тряхнул головой - и начал...
 Рожок его был негромкий, мягкий. Играл он жалобно, разливное, - не
старикову, другую песню, такую жалостную, что щемило сердце. Приятно,
сладостно было слушать, - так бы вот и слушал. А когда доиграл рожок,
доплакался до того, что дальше плакаться сил не стало, - вдруг перешел на
такую лихую плясовую, пошел так дробить и перебирать, ерзать и
перехватывать, что и сам певун в лапотках заплясал, и старик заиграл
плечами, и Гришка, стоявший на мостовой с метелкой, пустился выделывать
ногами. И пошла плясать улица и ухать, пошло такое... - этого и сказать
нельзя. Смотревшая из окошка Маша свалила на улицу горшок с геранью, так ее
раззадорило, - все смеялись. А певун выплясывал лихо в лапотках, под дудку,
а упала с его плеча сермяга. Тут и произошла история...
 Старый пастух хлопнул по спине парня и крикнул на всем народе:
 - И откуда у тебя, подлеца, такая душа-сила! Шабаш, больше играть не
буду, играй один!
 И разбил свой рожок об мостовую.
 Так это всем понравилось!.. Старик Ратников расцеловал и парня, и
старика, и пошли все гурьбой в Митриев трактир - угощать певуна водочкой и
чайком.
 Долго потом об этом говорили. Рассказывали, что разные господа
приезжали в наше Замоскворечье на своих лошадях, в колясках даже, -
послушать, как играет чудесный "зубцовец" на свирели.
 После Горкин мне пересказывал песенку, какую играл старый пастух, и я
запомнил ту песенку. Это веселая песенка, ее и певун играл, бойчей только.
Вот она:

 ...Пастух выйдет на лужок.
 Заиграет во рожок.
 Хорошо пастух играет -
 Выговаривает:
 Выгоняйте вы скотинку
 На зелену луговинку!
 Гонят девки, гонят бабы,
 Гонят малые ребята,
 Гонят стары старики,
 Мироеды-мужики
 Гонят старые старушки,
 Мироедовы женушки,
 Гонит Филя, гонит Пим,
 Гонит дяденька Яфим,
 Гонит бабка, гонит дед,
 А у них и кошки нет,
 Ни копыта, ни рога,
 На двоих одна нога!..

 Ну, все-то, все-то гонят... - я Марьюшка наша проводила со двора
свяченой вербой нашу красавицу. И Ратниковы погнали, и Лощенов, и от рынка
бредут коровы, и с Житной, и от Крымка, и от Серпуховки, и с Якиманки, - со
всей замоскворецкой округи нашей. Так от стартины еще повелось, когда была
совсем деревенская Москва. И тогда был Егорьев День, и теперь еще... - будет
в до кончины века. Горкин мне сказывал:
 - Москва этот день особь празднует: Святой Егорий сторожит щитом и
копьем Москву нашу... потому на Москве и писан.
 - Как на Москве писан?..
 - А ты пятак погляди, чего в сердечке у нашего орла-то? Москва писана,
на гербу: сам Святой Егорий... наш, стало быть, московский. С Москвы во всю
Росею пошел, вот откуда Егорьев День. Ему по всем селам-деревням празднуют.
Только вот господа обижаться стали... на коровок.
 - Почему обижаться, на коровок?..
 - Таки капризные. Бумагу подавали самому генерал-губернатору князю
Долгорукову... воспретить гонять по Москве коров. В "Ведомостях" читали,
скорняк читал. Как это, говорят, можно... Москва - и такое безобразие! чего
про нас англичаны скажут! Коровы у них, скажут, по Кузнецкому Мосту
разгуливают и плюхают. И забодать, вишь, могут. Ну, чтобы воспретил. А наш
князь Долгоруков самый русский, любит старину а написал на их бумаге: "по
Кузнецкому у меня и не такая скотина шляется", - и не воспретил. И все
хвалили, что за коровок вступился.
 Скоро опять зашел к нам во двор тот молодой пастух - насчет коровки
поговорить. Горкин чаем его поил в мастерской, мы и поговорили по душам.
Оказалось, - сирота он, тверской, с мальчишек все в пастухах. Горкин не знал
его песенку, он нам слова и насказал. Играть не играл, не ко времени было,
он только утром играл коровкам, а голосом напел, и еще приходил попеть. Ему
наша Маша нравилась, потом узналось. Он и захаживал. И она прибегала
слушать. С Денисом у ней наладилось, а свадьбу отложили, когда с отцом
случилось, в самую Радуницу. И Горкин не знал, чего это Ваня все заходит к
нам посидеть, - думал, что для духовной беседы он. А он тихий такой, как
дите, только высокий и силач, - совсем как Федя-бараночник, душевный,
кроткий совсем, и ему Горкин от Писания говорил, про святых мучеников. Вот
он и напел нам песенку, я ее и запомнил. Откуда она? - я и в книжках потом
не видел. Маленькая она совсем, а на рожке играть - длинная:

 Эх, и гнулое ты деревцо-круши-нушка-а-а...
 Куды клонишься - так и сло-мишься-а-а...
 Эх, и жись моя ты - горькая кручи-нушка-а-а...
 Где поклонишься - там и сло-мишься-а-а...

 И мало слов, а так-то жалостливо поется.
 С того дня каждое утро слышу я тоскливую и веселую песенку рожка.
Впросонках слышу, и радостно мае во сне. И реполов мой распелся, которого я
купил на "Вербе"; правильный оказался, не самочка-обманка. Не с этих ли
песен на рожке стал я заучивать песенки-стишкн из маленьких книжечек
Ступина, и другие, какие любил насвистывать-напевать отец? Помню, очень мне
нравились стишки- - "Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет", и еще -
"Румяной зарею покрылся восток". И вот, этой весной навязалась мне на язык
короткая песенка, - все, бывало, отец насвистывал:

 Ходит петух с курочкой,
 А с гусыней гусь,
 Свинка с поросятками,
 А я все томлюсь.

 Навязалась и навязалась, не может отвязаться. Я с ней и засьпал, и
вставал, и во сне она слышалась, впросонках, будто этой мой реполов. Горкин
даже смеялся: "ну, потомись маленько... все уж весной томятся". И это
правда. И томятся, и бесятся. Стали у нас лошади беситься, позвали коновала,
он им уши надрезал, крови дурной повыпустил. И Кривой даже выпустил, хоть и
старенькая она: надо, говорит. Стали жуки к вечеру носиться, "майские" -
называются. Гришка одного картузом подшиб, самого первого жука, поглядел,
плюнул и раздавил сапогом, - "ишь, говорит, сволота какая, а тоже
занимается". Ну глупый. Навозные мухи так тучами и ходят, все от них стенки
синие. И, может быть, тоже от весны, отец стал такой веселый, все бегает, по
лестницам через три ступеньки. Никогда не бывал такой веселый, так и машет
чесучовый его пиджак. Подхватит меня, потискает, подкинет под потолок,
обольет флердоранжем, нащиплет щечки и даст гривенничек на гостинцы, так, ни
с чего. И все-то песенки, песенки, все свистит. А постом грустный все был и
тяжелые сны видал.
 А тут повалили нам подряды, никогда столько не было. В самый Егорьев
День, на Пасхе, пришло письмо - мост большой строить заказали под Коломной.
И еще, - очень отец был рад, - главный какой-то комитет поручил ему парадные
"места" ставить на Страстной площади, где памятник Пушкина будут открывать.
И в "Ведомостях" напечатали, что будет большое торжество на Троицу, 8 числа
июня, будут открывать Пушкина, памятник там поставлен. Все мы очень
обрадовались - такая честь! Отец комитету написал, что для такого великого
дела барыша не возьмет, а еще и своих приложит, - такая честь! И нам
почетную ложу обещали - Пушкина открывать. А у нас уже знали Пушкина,
сестрицы романцы его пели - про "черную шаль" и еще про что-то. И я его знал
немножко, вычитывал "Птичку Божию". Пропел Горкину, и он похвалил, -
"ничего, говорит, отчетливо".
 Пасха поздняя, пора бы и стройку начинать, летний народ придет
наниматься, как уж обыкли, на Фоминой, после Радуницы. Кой-чего с зимниками
начали работать. С зари до зари отец по работам ездит. Бывало, на Кавказке,
верхом, туда-сюда, ветром прямо носится, а на шарабане не поскачешь. А тут,
как на грех, Кавказка набила спину, три недели не подживет. А Стальную
седлать - и душа-то к ней не лежит, злая она, "Кыргыз", да и пуглива,
заносится, в городе с ней опасно. Все-таки отец думает на ней пока поездить,
велел кузнеца позвать, перековал помягче: попробует на днях за город, дачу
снимать поедет для нас под Воронцовым.
 На Фоминой много наймут народу, отказа никому не будет. Василь-Василич
с радости закрутил, но к Фоминой оправится. И Горкин ничего, милостиво к
нему: "пусть свое отгуляет, летом будет ему жара".


 Вечером Егорьева Дня мы сидим в мастерской, и скорняк сказывает вам про
Егория-Победоносца, Скорняк большой книгочий, все у него святые книги, в
каких-то "Проломных Воротах" покупает, по знакомству. Сегодня принес Горкину
в подарок лист-картинку, старинную, дали ему в придачу за работу староверы.
Цены, говорит, нет картинке, ежели на любителя. Из особого уважения подарил,
- за приятные часы досуга у старинного друга". Горкин сперва обрадовался,
поцеловался даже с скорником. А потом стал что-то приглядываться к
картинке...
 Стали мы все разглядывать и видим: написан иа листе, на белом конь, как
по строгому канону пишется, Егорий - колет Змия копием в брюхо чешуйное.
Горкин потыкал пальцем в Егорьеву главку и говорит строго-раздумчиво:
 - А почему же сияния святости округ главки нет? Не святая картинка это,
а со-блаз!.. Староверы так не пишут, со-блаз это. Го-споди, что творят!..
 И поглядел строго на скорняка. Скорняк бородку подергал - покаялся:
 - Прости, Михайла Панкратыч, наклепал я на староверов, хотел приятней
тебе по сердцу... знаю, уважаешь, - по старой вере кто... Это мне книжник
подсунул, - редкость, говорит. А что сияния-святости нету - невдомек, мне,
очень мне понравилось, - тебе, думаю, отнесу на Егорьев День!..
 Стали мы читать под картинкой старые слова, церковною печатью; Горкин и
очки надел, и строгой стал. Я ему внятно прочитал, вытягивал слова
вразумительно, а он не верит, бородкой трясет. И скорняк прочитал, а он
опять не верит: "не может, говорит, быть такого... не разрешат законно,
потому это надругательство над Святым!" - и заплевался. А я шепотком себе
еще разок прочитал:

 Млад Егорий во бою,
 На серу сидя коню,
 Колет Змия в ...пию.

 Понял, - нехорошо написано про Святого. Горкин стал скорняка бранить,
никогда с ним такого не было.
 - Это, говорит, стракулисты тебе подсунули! они над Богом смеются и
бонбы кидают... Пушкина вон взорвать грозятся, сказывал Василь-Василич,
смуту чтобы в народе делать! А ты - легковер... а еще книгочий!.. Он это те
подсунул, на соблаз. Святого Воина Егория празднуете... - так вот тебе!
 Взял да и разорвал картинку. И стало нам тут страшно.
Посидели-помолчали, и будто нам что грозится, внутри так чуется. Сожгли
картинку на тагане. Горкин руки помыл, дал мне святой водицы и сам отпил. А
скорняк повоздыхал сокрушенно и стал из книжки про Егория нам читать.
 ...Завелся в пещерах под Злато-Градом страшенный Змий, всех
прохожих-проезжих живьем пожирал, и не было на него управы. И послал к
ихнему царю послов, мурины видом... дабы отдал сейчас за него. Змия,
дочь-царевну, а то, пишет, всех попалю пламем-огием пронзительным, пожалю
жалом язвительным. И стал Злато-Град в великом страхе вопить и молебны о
заступлении петь-служить. И вот, вострубили литавры-трубы, и подъезжает к
тому Злато-Граду светел вьюнош в златых доспехах, на белом коне, и серебряно
копие в деснице. И возвещает светлый вьюнош царю, что грядет избавление
скорби и печали, и...
 И вдруг, слышим... - тонкий щемящий вой. Скорняк перестал читать про
Егория, - "что это?.." - спросил шепотком. Слушаем - опять воет. Горкин и
говорит, тоже шепотком: "никак опять наш Бушуй?..." Послушали. Бушуй,
оттуда, от конуры, от каретника. Будто уж это не первый раз: вчера, как
стемнело, повизгивал, а нонче уж подвывает. Никогда не было, чтобы выл.
Бывает, собаки на месяц воют, а Бушуй и на месяц не завывал. А нонче Пасха,
месяца не бывает. Стал я спрашивать, почему это Бушуй воет, к чему бы это?..
- а они ни слова. Так вечер и расстроился. Хотели расходиться, а тут отец
приехал, и слышим - приказывает Гришке - "дай Бушуйке воды, пить, что ль,
просит?,." А Гришка отвечает: "да полна шайка, это он заскучал с чегой-то".
 И так это нас расстроило: и картинка эта, подсунута невесть кем, и этот
щемящий вой. Скорняк простился, пошел... и говорит шепотком: "опять,
никак?.." Прислушались мы: "нехорошо как воет... нехорошо".
 Страшно было идти темными сенями. Горкин уж проводил меня.
Категория: Литература | Добавил: Halk (25.03.2011)
Просмотров: 2175 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 1
1 Wspvcs  
purchase lipitor generic <a href="https://lipiws.top/">buy lipitor 20mg pills</a> order atorvastatin 80mg for sale

Имя *:
Email *:
Код *:
Поиск
Ваша реклама
Copyright MyCorp © 2024
Бесплатный хостинг uCoz